Обнаженная жара - Страница 3

Он воспользовался знакомством с мэром, чтобы основательно продлить недельную командировку. И со временем Ники, сама того не желая, начала испытывать, скажем, интерес к этому парню. Не потому, что он звал по имени всех и каждого, от Мика и Боно до Саркози. И не потому, что он был остроумен и привлекателен. Большой болван останется болваном, и не более того, — хотя размер все же имеет значение. Тут действовало все вместе.

То ли дело было в очаровании Джеймсона Рука, то ли в страстности Никки, но в конце концов они оказались в одной постели. И еще раз. И снова… Секс с Руком всегда был жарким, и порой она сожалела о нем. Но это происходило после, а пока они были вместе, фейерверк затмевал все доводы рассудка. Как заметил однажды Рук, когда они, вымокнув под жутким ливнем, занимались любовью на кухне: «Жар невозможно скрыть». «Писатель», — подумала она тогда, однако это была правда.

Но после выхода этой дурацкой статьи все изменилось. Черновика Рук ей не показал, но, когда в участок явился фотограф, Ники насторожилась, заметив, что снимают только ее. Она требовала сфотографировать всю команду, особенно свой надежный оплот — Таррелла и Каньеро, но добилась только пары групповых снимков, на которых сослуживцы стояли у нее за спиной.

А хуже всего были позы. Когда капитан Монтроз велел ей оказывать содействие, Никки позволила несколько раз щелкнуть себя за работой, однако фотограф — профессионал, упертый как бульдозер, — заставил ее позировать.

— Снимок для обложки должен быть только постановочным, — твердил он.

И она слушалась.

Пока фотограф не попросил ее принять грозный вид, глядя сквозь тюремную решетку, и не добавил:

— Ну, где огонь в глазах? Не вижу мстительницы за мать, о которой читал!

В тот же вечер Никки потребовала у Рука статью. Закончив читать, попросила вычеркнуть свое имя. Дело было даже не в том, что он изобразил Никки звездой участка. И не в том, что свел к минимуму работу остальных, превратив их в примечания к тексту. И не в том, что публикация грозила ей шумной славой, — «Золушка» была у Никки любимой сказкой, хотя она всегда предпочитала читать сказки, а не жить в них. Нет, прежде всего статья была слишком личной. Особенно часть про убийство ее матери.

По мнению Никки, Рука просто ослепило собственное творение. На все ее доводы у него находились ответы. Он уверял, что герои публикаций всегда возмущаются до появления статьи в журнале. Никки заметила, что неплохо бы к ним прислушаться. На что получила ответ: вычеркнуть ее из статьи невозможно, потому что статья исключительно о ней. «Но даже если бы я и хотел, слишком поздно, номер уже в печати».

В тот вечер они виделись в последний раз. Три месяца назад.

Никки полагала, что расстаться навсегда — прекрасное решение. Но Рук отказался уйти с миром. Наверное, думал, что его чары еще способны вернуть ее. Иначе зачем названивать, каждый раз натыкаясь на «нет» и гробовое молчание? В конце концов до него, вероятно, дошло, потому что репортер исчез из вида. Правда, две недели назад, когда журнал попал на прилавки, Рук не преминул послать ей привет в виде экземпляра с автографом, бутылочки «Сильвер Патрон» и корзинки лаймов.

Никки отправила «First Press» в помойное ведро, а выпивку преподнесла детективу Уллету на прощальной вечеринке по случаю его отставки и переезда катера в Форт-Леонард-Вуд, штат Миссури, где бывший детектив собирался посвятить себя рыбалке. Гости радостно набросились на текилу, но Никки стойко держалась пива.

То был последний вечер, который она провела в безвестности. Хотелось бы надеяться, что ее слава, согласно предсказаниям мистера Уорхола, сверкнет на четверть часа и померкнет, но все эти две недели ее повсюду преследовало одно и то же: пристальные взгляды, замечания вполголоса — вечные мучения. Мало того что Никки не нравилось, когда все ее узнавали, так еще каждый взгляд, словечко, снимок на камеру мобильника напоминали о Джеймсоне Руке и неудачном романе, который ей так хотелось забыть.

Громадный шнауцер не устоял перед искушением и принялся слизывать сахар и молоко с ее юбки. Никки потрепала пса по голове и попыталась вернуть Т. Майкла Дава к насущным делам.

— Вы здесь каждое утро выгуливаете собак?

— Да-да, шесть раз в неделю.

— А убитого прежде не встречали?

Свидетель выдержал театральную паузу. Хит понадеялась, что он был начинающим актером, потому что уровень исполнения оставлял желать лучшего.

— Нет!

— Вы заявили, что видели, как его грызла собака. Можете ее описать?

— Странная такая, детектив. Похожа на небольшую овчарку, но диковатая на вид.

— Вроде койота? — подсказала Никки.

— Да, пожалуй. Но слушайте, если не ошибаюсь, мы в Нью-Йорке.

Никки тоже об этом подумала.

— Спасибо за помощь, мистер Дав.

— Шутите! Я и в своем блоге о вас напишу!

Зазвонил мобильник, и Никки отошла, чтобы ответить. В участок поступил анонимный звонок о взломе с убийством. За разговором Хит добралась до Таррелла и Каньеро. Коллеги все поняли по ее походке и принялись собираться раньше, чем Ники повесила трубку.

Она еще раз осмотрела место преступления. Полиция начала обход, магазины откроются только часа через два, эксперты прочесывают участок. Пока здесь больше делать нечего.

— Опять вызов, ребята. — Вырвав листок из блокнота, Никки сунула Тарреллу адрес. — Поезжайте за мной, Семьдесят восьмая, между Коламбус и Амстердам-авеню.

Никки приготовилась к встрече с новым трупом.

Первое, что отметила детектив Хит, свернув с Амстердам-авеню на 78-ю, была тишина. Самое начало восьмого, первые лучи солнца осветили башенки Музея естественной истории и позолотили квартал. Вид так и просился на открытку. Но Никки этот безмятежный покой показался странным.