Обнаженная жара - Страница 77

— Еще шаг, и я брошусь!

Никки спрыгнула с решетки. Солей шагнула к поезду, наклонилась, словно собираясь броситься под колеса.

— Я правда брошусь!

Никки остановилась. Их разделяло десять метров. Даже на ровном месте щебень дает плохую опору для ног, к тому же певица двигалась быстро. Мало надежды перехватить ее до броска под поезд.

— Солей, оставь это, отойди от рельсов.

— Вы верно сказали: кончено.

Солей повернулась к рельсам, ржавым и темным от угольной пыли по краям, но блестящим, как алюминиевая фольга там, где тяжелые колеса стирали грязь и ржавчину. Когда она подняла взгляд, Никки оказалась на несколько шагов ближе, но застыла на месте, услышав крик:

— Нет!

— Ну, постой так, Солей. Подумай минутку, я подожду.

Никки очень не нравилось то, что она видела. Женщина поникла, словно съежилась, и нарядный костюм с эполетами смотрелся неестественно. С лица начисто пропало высокомерие. Губы дрожали, и сквозь сценический грим Никки различала расползающиеся по щекам пятна. А взгляд Солей был прикован к рельсам, по которым всего в двух шагах скрежетали колеса.

— Ты меня слышишь? — позвала Никки сквозь шум, понимая, что женщина слышит, но не желает слушать.

— Нет сил, — еле слышно пробормотала Солей.

— И не надо.

— Я хочу сказать — жить дальше.

— Ты справишься. — Обе знали, что предстоит арест, но детектив пыталась заставить Солей смотреть в будущее.

— Что с тем человеком? Ну, знаете, вчера утром…

— С ним все нормально. Завтра выпишут из больницы. — Хит не знала наверняка, но полагала, что сейчас оптимизм не помешает. Ей вспомнилось, как в комнате для допросов Солей кусала костяшках пальцев. Тогда Хит решила, что это мозоли от репетиций. Теперь, задним числом, — слава Эпиметею — она понимала, что кулаки были разбиты в схватке.

— Мне пришлось. Он не отдавал…

— С ним все будет в порядке. Ну, давай-ка отойдем отсюда.

— Меня до сих пор мучают кошмары. — Солей говорила не с Никки — вела беседу с собой. — Тюрьму я, пожалуй, еще вынесла бы. Но не кошмары. Мне все время снится Рид. Вернуть бы ту ночь. Какой я была дурой. — Она перешла на крик: — Я была дурой! А теперь его не вернуть!

Пока Солей рыдала, Хит разрывалась между желанием услышать рассказ о смерти Уэйкфилда, обязанностью зачитать арестованной ее права — на случай, если признание можно будет использовать в суде, и человеческим страхом, что тяжелые воспоминания только усугубят положение…

— Солей, мы потом поговорим. Иди ко мне, мы попробуем тебе помочь, хорошо?

— Я не заслуживаю жизни, слышите! — Гнев, прежде направленный на Никки, теперь она обратила на себя. — Я не вправе жить! После Рида, после всего, что я ему сделала. Я убила нашу любовь. Во всем виновата я. Разорвала помолвку. Я причинила ему такую боль… — И гнев снова сменился рыданиями.

Никки взглянула вдоль путей в надежде увидеть конец состава, но вереница пассажирских вагонов тянулась на юг, сколько видел глаз. Поезд еще не набрал ход, и оттого казалось, что медленно катящимся вагонам не будет конца.

— А потом та ночь. Вы представляете, какой груз вины я ношу с тех пор?

Никки полагала, что речь идет о ночи, когда умер Рид, но, опасаясь подтолкнуть Солей к обрыву, задев самое больное место, сказала:

— Тебе больше не придется нести его в одиночку, понимаешь?

Солей задумалась, и у Никки появилась надежда, что до нее удалось наконец достучаться. И тут обе обернулись на шум. Трое полицейских мотоциклистов медленно катили по дорожке, сверкая мигалками, но отключив сирены. Взглянув в другую сторону, Никки увидела внедорожник паркового управления, подъезжающий вслед за Руком. Заметив, как изменилась в лице Солей, Хит крикнула Руку:

— Скажи, чтобы не приближались.

Журналист шагнул к окошку машины и заговорил со служащим парка. Тот взялся за микрофон. Через секунду мотоциклисты, как видно, получили сообщение и нажали на тормоза, остановившись чуть поодаль. Урчание моторов сливалась с визгом колес и грохотом состава.

— Я не выдержу, — простонала Солей. — Слишком много всего.

Никки наконец увидела в сотне метров от себя последний вагон и мысленно рассчитала рывок.

— Во мне… пусто. И все время боль.

Еще сорок метров.

— Я помогу тебе выбраться, Солей. — Всего три вагона. — Ты позволишь тебе помочь?

Никки протянула к ней руки в надежде, что женщина ощутит ее жест через метры разделявшей их насыпи. Солей выпрямилась и снова стала похожа на танцовщицу. Она подняла лицо к солнцу, постояла мгновение, закрыв глаза, потом повернулась к Никки и в первый раз улыбнулась ей. А потом бросилась под последний вагон.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Полиция расставила кордоны вокруг места самоубийства, чтобы не подпустить репортеров и поклонников и позволить экспертам, а также офицерам из Главного управления, обязанным расследовать любую смерть при участии сотрудников полиции, работать спокойно. Остальным присутствующим, среди которых был персонал парка, железнодорожники и следователи страховой компании, пришлось ждать своей очереди. Охраняя достоинство погибшей и покой криминалистов, рельсы, по котором разбросало останки певицы, огородили переносными пластиковыми ширмами. 12-ю авеню между Западной 138-й и 135-й перекрыли, но фотографы и машины новостных программ пробрались на возвышенности по обе стороны железной дороги, чтобы наблюдать за происходящим сверху. Судмедэксперты раскинули тент, прикрываясь от зависших над головой вертолетов телевидения.